Опросы
Авторизация
Полезная информация
.:: ИСТОРИИ ::.
ПЕРЕГОН
 |
Трагикомедия военных лет
Режиссер: Александр Рогожкин В ролях: Алексей Серебряков (Юрченко), Даниил Страхов
(Лисневский), Анастасия Немоляева (Зарева), Светлана Строганова (Валентина), Юрий
Ицков (Свист)
|
Содержание фильма
1943 год. Крохотная точка на карте за тысячи и тысячи километров от линии фронта. Самая окраина СССР, Крайний Север, Чукотка. Маленький транзитный аэродром - всего лишь один из пунктов грандиозной воздушной трассы, протянувшейся через полмира - от авиазаводов в глубинке США до полевых аэродромов воюющей Красной Армии. Через эту точку на карте волнами проходят самолеты американской постройки - истребители, бомбардировщики, транспортники. Но именно здесь, на Чукотке, на первом транзитном аэродроме на советской земле, белые звезды на фюзеляжах закрашивают красной краской, а в кабины вместо пилотов-американцев усаживаются русские лётчики - молодые парни, совсем еще мальчишки, - и самолеты с рёвом улетают дальше - на запад, на войну...
"Перегон" - это многонациональная история русских и американских пилотов, работников транзитного чукотского аэродрома и обитающих поблизости чукчей и эскимосов. Под прицелом кинокамеры - жизнь аэродрома: любовь и флирт, дружба и ненависть, одна нелепая смерть и одно убийство с детективным расследованием. Собственно войны здесь нет. Она за границей экрана... Размеренный ход жизни аэродрома нарушается, когда становится ясно, что пригнавшие очередную партию "Аэрокобр" американские летчики на самом деле - привлекательные и обаятельные девушки. Чувства недавних мальчишек, пошедших на фронт сразу после школьной парты, сталкиваются с языковыми и культурными барьерами. Из-за этого возникает множество курьёзных, нелепых, а иногда и трагических ситуаций. После лаконичной "Кукушки" с тремя главными героями Александр Рогожкин снял поистине густонаселенную картину, где сорок героев и у каждого - своя история. В этом фильме второстепенных персонажей нет - все герои главные.
"Перегон" - это детектив, драма и, как это всегда бывает у Рогожкина, еще и немножко комедия.
Начальник Чукотки
Интервью с кинорежиссером Александром Рогожкиным
- Александр Владимирович, содержательно ли для вас выражение "дух времени"?
- Ну, конечно, оно имеет для меня смысл. Я к этому нормально отношусь, хотя и понимаю, что дух эпохи, дух времени очень сложно передать, вернее, реставрировать, потому что он основан на мире материальном, на мире, существующем вокруг нас - строениях, вещах. Тот Петербург, который я снимал десять лет тому назад, его невозможно восстановить. Для этого нужно демонтировать огромное количество рекламных щитов, наросших на город подробностей нашего времени. В этом плане сложность съемок "Перегона" была колоссальная. Начиная с того, что приходилось совершать поступки, которые я очень, очень не люблю делать. Вокруг аэродрома пришлось пять или шесть деревьев вырубить. Правда, потом мы посадили другие. Естественно, на Чукотке крупные деревья не произрастают. Они начинают расти, когда человек включает их в структуру своего бытия, то есть, когда он их сажает, выращивает газон. А так-то весьма своеобразная растительность в тундре.
- Для вас было принципиальным, что персонажи фильма - это люди того времени?
- А человек остается человеком на все времена, особенно солдат. Не помню, кто сказал, что солдат - есть солдат во все эпохи. Несет ли он сариссу - это длинное греческое копье, или идет с автоматом Калашникова или с винтовкой М-16. "Человек на все времена" - так называется пьеса Роберта Болта о сэре Томасе Море. Люди меняются немножко внешне. Предположим, если вы посмотрите скульптуру Яна Штурса 1920-го года, посвященную чехам, убитым на Первой Мировой войне, вы увидите фигуру человека двадцатых годов, то есть того времени. А сейчас далеко ходить не надо - выйдите на пляж, и вы поймете, как выглядит фигура человека начала двадцать первого века. Тело накачанное, перееденное, шея плавно переходящая в плечи… Поэтому мы, конечно, искали типажи, прежде всего, не обремененные лишним весом, и с чистыми нормальными, открытыми лицами. Художники по костюмам, другие члены съемочной группы приносили свои семейные фотографии, подбирая облик, соответствующий тому времени. Мы искали ребят в Ярославле, Нижнем Новгороде, Саратове - это такой волжский замес, где произошло слияние разных генотипов. Я рад, что мы нашли своих героев в провинции, которая, конечно же, относительная провинция. Там такая же нормальная жизнь, с той же избыточностью цивилизации, в плохом понимании этого слова.
- А трудно ребятам было произносить их тексты? В особенности мальчику, сыгравшему Фитиля, который буквально вспыхивает на угощение под названием "берлинский штрудель" и на взводе выдает очень запальчивый и злой монолог?
- Нет, абсолютно не трудно. Мы пытались соблюдать принцип последовательности сцен и, насколько это возможно, литературный редактор старался для них упрощать этот процесс. Ребята все учились или учатся в театральных училищах. Они все-таки привыкли к сценической постановке. Я им объяснял, естественно, принцип киносъемки, не говорю, что мастер-класс проводил, но на первый раз снимали обычной "восьмеркой", то есть, сначала одну сцену, потом - другую, и когда камера перешла с одного актера на другого, тот отошел в сторону и закурил.
Я тогда им всем объяснил прекрасно:
вот, посмотрите, Алексей Серебряков, вот Даниил Страхов, значительно более опытные
и умудренные люди, но они приходят без сигареты, а становятся за камерой и начинают
подыгрывать, чтобы вы смотрели партнеру в глаза, а не в воображаемое лицо персонажа.
А вообще-то, они очень трепетно относились и по-добросовестному. Знаете, я люблю,
когда актер ловит кайф. Плохое слово "кайф", "кураж" лучше.
И вот Фитиль, которого вы упомянули, выплевывая кусок штруделя, играет срыв, такой нелепый, мальчишеский: "нас, советских офицеров, этим дерьмом!". Мы решили, что все должно быть естественно, и даже сцену, когда его тряпками отгоняют от повара, мы снимали с двух камер, специально чтобы было удобнее монтировать. Потому что там такой наворот фигур, и можно было легко запутаться, а мы с моей женой, монтажером, очень любим, чтобы монтажные стыки были очень классные.
Артист, сыгравший Фитиля, занимался кикбоксингом и прекрасно умеет уворачиваться от ударов, а полотенце - все-таки вещь легкая, и поэтому Светлана Строганова, которая играла Валентину, охаживающую Фитиля полотенцем, для убедительности его намочила, чтобы оно было тяжелым. Но дело в том, что Света по неопытности намочила эту тряпочку для репетиции, и поэтому первый удар, такой основательный и неожиданный для Фитиля, был произведен на репетиции. Правда, он попытался свою реакцию повторить в кадре, но уже менее удачно. Конечно, работать с ними было легко и приятно. Было интересно наблюдать, как они с американками установили такой альянс. Ребята общались, вместе гуляли.
- Девушки и парни, сыгравшие американских летчиков - настоящие американцы. Как вы их находили?
- Ой, с миру по нитке! Искали, в основном, людей свободных профессий или студентов. Потому что люди, которые работают в офисе, не обладают таким количеством времени. Один актер - менеджер в юридической фирме, другой - бывший начальник охраны консульства США в Петербурге, закончил Вест-Пойнт, такой нормальный, хороший человек. Когда он пришел, я порадовался, что у него, у единственного военная выправка, прямой загривок и прямая спина - уже непроизвольная. К сожалению, я поздно узнал, как он прекрасно поет. У него густой баритон, большой талант пропал. А, может быть, он в армии и пел, хорошие военные американские песни. Ненапряжно было с актерами работать. Проблема была в том, чтобы совместить воедино три пространства - вынужденно. Нам приходилось снимать в трех местах. В компьютерной монтажной на одной из площадок сцена тут же собиралась, и становилось понятно, что нам нужно доснять через месяц в другом месте, какая погода должна быть, освещение. Ну, это кино!
- Александр Владимирович, расскажите, какой исторический контекст лежит в основе событий фильма?
- Исторический фон реальный - это когда во время Второй Мировой была организована воздушная трасса АлСиб. Она обслуживалась американскими и советскими летчиками. Наши были ответственны за трассу от Фэрбенкса до Красноярска, а американцы контролировали участок от Соединенных Штатов до Фэрбенкса. Но летали, разумеется, и дальше - на Камчатку, и дальше. И в тайге находили останки американских самолетов вместе с пилотами. Потери, все-таки, были небольшие. Это кощунственно звучит, но действительно - 0,02%.
- Технические причины в совокупности с неопытностью летчиков, малым количеством налетанных часов?
- Да, ведь каждая авария - индивидуальна. Что там происходило, никто не может сказать. Трасса существовала с октября 1942 года, и поставки самолетов по лендлизу продолжались до августа 45-го. Но после капитуляции Японии все это прекратилось. Хотя трассу использовал, например, вице-президент США, Уайт, для того чтобы прилететь в Китай на переговоры. Помимо военных грузов переправляли дипломатическую почту, у меня в фильме это есть - курьера, прикованного к почте, сыграл наш художник декоратор. Перегоны, кстати, осуществлялись не только из Америки на Чукотку. Был северный путь, когда по морю везли в разобранном виде самолеты через Мурманск, Северодвинск и Архангельск. И южный - через Персию, груз переправляли уже англичане, истребители "Кити Хоук".
- А анекдоты о чукчах, которые рассказывает юный чукча Василий, разве уже существовали в то время? Мне казалось, их привезли те, кто ездил за туманом и т.д. в шестидесятые уже годы…
- Хорошо, кто-то должен быть предтечей? Василий сочинял анекдоты. Он не смог донести их до всего чукотского народа, потому что ушел в армию и погиб. После него мудрый чукотский муж стал сочинять эти анекдоты. Анекдот - это великое произведение. Я абсолютно не боюсь этого жанра, потому что сочинить анекдот - это большой талант нужно иметь.
Вероника Хлебникова http://www.ozon.ru
"Перегон" Рогожкина - хроника бравирующих неврастеников
Зрителям, жаждущим завязки, кульминации и развязки, придется долго разгадывать этот кроссворд. Дело вовсе не в том, что наши киномастера вообразили себя чеховыми и принялись ваять бытовые хроники на военном материале. Если вглядываться в образы нового фильма Александра Рогожкина «Перегон», то родственные связи его в советском кино обнаружить несложно. Тянутся они к тем временам, когда только начиналась исподволь борьба с советскими, картонными штампами, с патетикой патриотической халтуры.
Там родина «Хроники пикирующего бомбардировщика» или «Торпедоносцев», оттуда родом все военные фильмы Петра Тодоровского – от телевизионного «Был месяц май» до «Военно-полевого романа». И понятно, какой баланс разрушали своей правдой, пренебрежительно называемой «окопной», не только киношники, но и писатели наши лучшие, фронтовики, многих из которых уже и нет на свете.
К сожалению, их описания быта, их детали – от надевания сапог, наливания кружки до рытья могилы – это одно, а новые детали – стакан водки следом за стаканом самогона, перевозка розочки на самолете, обсуждение судьбы поросенка на партсобрании – если и абсолютно правдивы, но только забавны. Веет от них холодным пересказом, нарочным перпендикуляром к боевым будням. Да и будней-то никаких в «Перегоне» нет, все за кадром – бои, смерти, катастрофы. Больше от неумения, чем от нежелания. Тут ведь и по части «бытовых» чувств мелковато: любовь – вскользь, ненависть – в истерику.
Какие же пропагандистские стереотипы в рассказах о войне «Перегон» разрушает?
Почему теперь-то сюжет побоку, когда и никакой военной штамповки в поле зрения
нет, а только суровая, корявая правда кругом – до нарочитости даже? Последние
достижения в исследовании военной правды, заметим, преимущественно телевизионные.
И здесь у каждого свои предпочтения. Кому-то больше нравится лирика и драматизм
«Курсантов», а кто-то предпочтет несколько нарочитую патетику «Штрафбата».
Но кажется, что ежели в 60-х и 70-х мы войну тащили за уши к быту, исподволь сравнивая
благородство воинов с мещанской, крохоборской моралью, то сейчас какие-то обратные
процессы пошли. Военная истероидность начинает разрушать нормальную жизнь, как
широко распространившийся после Афгана и Чечни посттравматический стресс-синдром
разрушает изнутри не только вернувшегося ветерана, но и весь его социум. Понятно,
что с этим-то разбираться режиссеру и интереснее. Его уже не интересуют фашисты
и Отечественная, ему бравирующих неврастеников подавай, ему бы способы их внутреннего
разоружения найти или хоть спусковые крючки…
Понятно, что художник творит, не оглядываясь на тематический контекст. Но все же общая телевизионная, многосерийная размытость, неопределенность повлияла на «Перегон». Фильмы не про войну, а про воевавших. Их теперь много на телевидении. Кажется, что киношные режиссеры, попав на телевидение, облагородили его – в лучших достижениях – композиционной выстроенностью, постановочным мастерством, тонкой проработкой образов.
Но и телевидение, в свою очередь, повлияло на кино: размыванием привычных киношных стандартов, многотемностью до бестемности доходящей, объединением стилистики игрового со стилистикой документального кино, в свою очередь, многому научившегося у оперативной хроники, у информационных жанров. Вообще обмен традициями, новациями и, естественно, стереотипами, штампами между кино и телевидением – отдельная и особая тема.
В случае же с «Перегоном» кажется, что телевидение сыграло с авторами дурную шутку. Скороговорочных недоделок масса, редактор по фильму плачет. Не цензор, а именно хороший киноредактор.
Зачем мальчик-чукча, заколоченный в ящик, летал с американским пилотом на Аляску и обратно? Непонятно. Как авиационный инженер, бывший зэк, стал поваром и чего это он так глупо бросился спасать повариху от следователя НКВД? Неясно. Что это за дикий, спонтанный всплеск у курсанта по поводу испеченного берлинского штруделя? Очень приблизительно. Откуда взялся и почему так странно проявляется один из главных героев фильма – герой Даниила Страхова? Вообще вопросов по поводу основной линии очень много.
Понимаю, что так и задумано автором: сначала неврастеник-комендант, которого все связывают, который замучил повариху, затравил зэка, запугал курсантов, потом томная переводчица, невесть откуда свалившаяся в эту дыру, она же – библиотекарша в библиотеке, которой никто не пользуется, потом какой-то странный летчицкий командир, глаз положивший на библиотекаршу и ненавидящий полудурка- коменданта. Как этого полудурка и кто прибил, почти непонятно.
Только в процессе расследования выясняется, что переводчица – жена полудурка, а командир – ее любовник, и значит, правильно бесился этот комендант. Режиссер морочит нас, выводя убийство коменданта – чуть ли не главное событие фильма – не просто за пределы положенного ему по классической теории композиционного места, но и вовсе за кадр. Типа «Трех сестер», Тузенбаха там убили где-то… Или Треплев в «Чайке» застрелился – как-то там…
Но повторяю, Рогожкин - не Чехов и не Станиславский, а создающаяся им мучительная военно-гражданская среда, даже с учетом вяло прописанных и исполненных летчиц-американок, в буквальном смысле с неба свалившихся, – достоверностью деталей не убеждает. Убийцы коменданта в этом круге бравирующих, но в сущности, малохольных героев обнаружить нельзя. Характерно, что и следователь НКВД, прибывающий на аэродром для расследования причин смерти коменданта, изображен каким-то доморощенным Порфирием Петровичем – только без кульминации, мол, «а вы и убили»…
И даже потенциального подозреваемого лупцует подручный следователя, сержантик как-то почти за кадром… Потому что и драться толком первостепенные и второстепенные герои как бы военного фильма не обучены. От всей этой неврастенической диеты тянет, честное слово, на что-нибудь масштабно батальное – типа «Они сражались за Родину». Чтобы война не казалась бредом ветеранов-тыловиков.
Алексей Токарев http://www.pravda.ru