Опросы
Авторизация
Полезная информация
|
Фильмография:
|
ПОРОХОВЩИКОВ Родился 31.01.1939, Москва Народный артист РФ (1994) Родина. Род. Родители Александр Шалвович Пороховщиков родился 31 января 1939 года в Москве. Род Пороховщиковых оставил заметный след в российской истории. Прадед Александра Пороховщикова — Александр Александрович, дворянин, фабрикант, меценат, строитель и владелец “Славянского базара”, участник сооружения храма Христа Спасителя в качестве архитектора и вкладчика средств в его строительство. Дед - тоже Александр Александрович Пороховщиков - изобретатель первого в мире танка и вездехода, после 1917 года - крупный авиаконструктор, возглавлял КБ. В 1941 году арестован по стандартному обвинению в шпионаже и расстрелян. Спустя 15 лет полностью реабилитирован. Вскоре после ареста деда, когда Александру было два года, из семьи ушел отец – Шалва Барабадзе, подающий надежды хирург. Отца мальчику заменил отчим Михаил Дудин – военный архитектор, который пришел в семью Пороховщиковых в самый тяжелый момент, за что Александр впоследствии был ему очень благодарен. Из Москвы в 1946 году семья Пороховщиковых-Дудиных уехала в Магнитогорск, где отчима назначили главным архитектором. По настоянию матери, Саша Пороховщиков стал Дудиным (фамилию деда Александр Шалвович взял уже став взрослым – он хотел, ни много, ни мало, вернуть этому доброму имени былую славу). В семье, где рос Саша Пороховщиков, вопросы собственности и происхождения никогда не поднимались. Лишь рассматривая фотографии из семейного альбома, которых осталось крайне мало, он пробовал выспросить у бабушки и мамы, кто на них изображен. И каждый раз ответ был либо весьма приблизительный, либо: «Подрастешь – узнаешь». Опасно было передавать несмышленому мальчишке подробную информацию о происхождении рода, о заслугах прадеда и деда. Ведь они хорошо помнили ту ночь, когда арестовали, а потом и расстреляли деда… Правду о своих предках Александру Шалвовичу удалось узнать только спустя много лет, когда появилась возможность получить доступ к архивным документам: «Мне удалось найти много нового и интересного о роде Пороховщиковых. Я обнаружил потомков нашего рода в Париже, Англии, даже в Индонезии. Оказывается, по одной из родственных ветвей в числе моих предков композитор Петр Ильич Чайковский, а по линии патриарха Алексия Симанского я родня нашему патриарху Алексию Второму». В детстве Саша Пороховщиков мечтал быть путешественником. Разглядывал географическую карту и пытал бабушку: что за линии? Она объяснила: это границы. «Какие могут быть границы?» - думал мальчик. А бабушка, как будто слыша его мысли, говорила: «Запомни, Шурка, раз и навсегда: весь мир – твой! Никто у тебя не может его отнять: ни ЦК партии, ни ЧК. Тебя могут уничтожить, запретить пересекать границы, но это будет насилие. Ну, а границы придумали люди. Я верю: человечество поймет, что границы не нужны, и каждый будет жить, где хочет. Но Создатель родил тебя россиянином». Об этом Пороховщиков не забывал никогда – о России он говорит только с гордостью и любовью: «Я понимаю: сильнее России в мире нет никого. Она сейчас как слон, у которого заболела нога, и он на одно колено упал, а вокруг сразу шавки затявкали. Мне больно, когда в нашей профессии начинают вылизывать иностранных актеров. Даже Алену Делону, однажды приехавшему в Москву, стало не по себе: вокруг него суетились подобострастные чиновники, а рядом сидел никем не замечаемый Смоктуновский. Русские актеры – самые великие!». Детство аристократа В детские годы Александр был предоставлен самому себе, и воспитанием его в основном занималась улица. Вот какой случай из детства он вспоминает: «В 8 лет со мной произошел страшный случай. Старшая шпана пошла грабить гортеатр. А меня, мелюзгу, поставили на шухере. А тут мороженое кругленькое продавалось, которое я просто обожал. Я купил эту маленькую штучку, стою на шухере, наслаждаюсь… И вдруг – свистки. Я получаю такой удар, что теряю сознание. Ну, в общем, проворонил я… А наутро пришли какие-то дяди, забрали меня и отвезли на 13-й участок. А 13-й участок – это место такое, куда сливали со всего города гадость. Там по насыпи шел поезд, останавливался и опрокидывал ковши. А под насыпью труба, так как земля осела, в трубу уже никакая вода не попадала. И вот один мне сказал: «Полезешь туда – жить будешь». Такое наказание придумали, значит. Ну, я полез. Два метра пролез. Жуткий запах, мыши дохлые. Назад уже невозможно двинуться. Я от ужаса стал потеть и как будто разбухать. И в этот момент я закричал: «Мама!». С той стороны детишки копошились, они услышали и позвали рабочих, которые неподалеку что-то ремонтировали. Они мальчика опутали веревками, спустили к трубе, кинули мне петлю и выдернули меня, как пробку из бутылки. Первые секунды я ослеп. Шок! А ухо левое у меня и так не слышало, а тут и правое вовсе заглохло…» Из школы будущий «русский Брандо» приносил одни «двойки» и «тройки», чередующиеся с постоянными жалобами учителей на плохое поведение. Матери предлагалось срочно принять меры, но все попытки «выровнять» сына по советским меркам неизменно оканчивались неудачей: однажды она отвела Сашу к частной преподавательнице музыки, но уже через несколько занятий мальчик сбежал, объяснив матери, что учительница перед занятиями злоупотребляла чесноком, и терпеть это не было никакой возможности. После смерти Сталина в 1953 Дудины-Пороховщиковы переехали в Челябинск: отца назначили главным архитектором области. Сначала семью поселили на даче около озера Смолино. В это время Александр сблизился с отчимом и подолгу проводил с ним время: «Мы, бывало, с Мишей (так я звал отчима) на лодке уплывем, если начинает штормить, Галя (то есть мама) бросалась в воду и плыла за нами». В Челябинске Пороховщиков окончил школу рабочей молодежи, часто пропуская занятия из-за драк и гулянок в шумной дворовой компании: «Драчун был жуткий! Рос-то на улице. А драки тогда вообще были нормой. Однако существовал неписаный закон чести: не бить лежачего, не драться насмерть. А после побоища противники мирно сидели, выпивали, беседовали. Если кто-нибудь влюблялся в девушку легкого поведения (баруху), он не позволял о ней слова дурного сказать. Влюбленная парочка шла на прогулку, а за ними – толпа «охранников». Вспоминаю то время как самое счастливое в моей жизни!». В поисках призвания После окончания школы в 1957 году длинноволосый Александр Пороховщиков поступил в Челябинский мединститут, где вместе с приятелями немедленно создал джаз-банд. Кроме того, Александр продолжал занятия боксом – ему прочили блестящую спортивную карьеру. Однако занятия медициной – а именно хирургией и органической химией – вскоре увлекли Пороховщикова по-настоящему: «Когда готовился к экзамену по анатомии, все время ел булочки. У врача, я так думаю, психология особая. Он всегда у порога жизни и смерти. Его уже не задевает то, что трогает обычных людей. Из предметов больше всего любил органическую химию. С удовольствием экспериментировал над лягушками. У меня их дома целая ванна была. Ни одна лягушка не умерла, за что я поставил себе пять с плюсом. Хирургия безумно нравилась». С тем временем у Александра Шалвовича связаны самые теплые воспоминания: «Помню, как дежурил в больницах... Анекдоты старушкам рассказывал. Они так хохотали, что одна из-под капельницы с кровати упала. Я едва успел ее подхватить, и мы вместе с ней на утку грохнулись. Слава Богу, жива осталась, выписалась потом. Я всех смешил до потери сознания… Очень льстило, когда больные называли меня врачом. Старушки при встрече улыбались, гладили по макушке. Ощущение было потрясающим. Ведь это так здорово, когда ты помогаешь кому-то, когда у человека глаза начинают блестеть, надежда появляется». Опыт, полученный за два года учебы в медицинском, оказался бесценным в будущем: «Я всегда стараюсь помочь людям, если могу. И это качество, по-моему, во мне осталось от соприкосновения с медициной. С моей точки зрения, профессии врача и актера очень похожие. Искусство ведь тоже лечит. И есть у него тоже свои противопоказания. Как, например, картины и спектакли, когда люди смакуют самое низменное. Ведь как быстрее всего обратить на себя внимание? Взять и оголиться. А и в жизни, и в искусстве все наоборот. Все голые ходят...». Медицинское образование впоследствии помогало Пороховщикову и в актерской профессии – еще со студенческих лет ему было достоверно известно, как чувствуют себя старики и пьяницы, известна физиология пограничных состояний, физическое ощущение старости, запах упадка и отчаянья: «Как сыграть старость? Некоторые начинают кашлять: «Кхе, кхе, кхе...». А старый человек – это медленные движения. Он бережет силы, которых у него и так мало. Ходит, едва двигая ногами, шаркающей походкой. Посмотрите на старичков: они все время думают. В глазах – вечность, как у черепахи Тортиллы, которая триста лет прожила. Если молодые люди очень эмоциональны в своих реакциях, то старики просто констатируют. Они уже так мудры, что не тратят себя попусту». Александр Шалвович считает профессию врача божественной, и теперь даже немного жалеет, что в свое время не продолжил обучение. Но в то время двадцатилетнему юноше казалось, что врачи обречены на незаметное существование и жертвенное служение людям, а его манили слава, успех и признание – хотелось восстановить громкое некогда имя Пороховщиковых. И в музыке, и в боксе Пороховщиков достиг больших успехов, но его амбиции были связаны только с театральной сценой. В 1960 году – почти двадцать лет спустя – Пороховщиковы вернулись в Москву. Так как мать Александра когда-то училась в ГИТИСе, ей удалось устроить сына мебельщиком-реквизитором в Театр им. Е. Вахтангова. И вот уже в 1960 – 1961 гг. он учится на курсах повышения квалификации актеров театра при ВТО, а в 1962 поступает на вечернее отделение Щуки. Почему на вечернее? Просто на вступительном экзамене абитуриент Пороховщиков подрался с пожарником, который запачкал его идеально чистую накрахмаленную рубашку. С этого момента смыслом жизни Александра Пороховщикова стал Театр. По его собственным словам, в то время в Щуке учились два комика – на дневном Александр Калягин (тоже врач по первому образованию, кстати), на вечернем – он, Пороховщиков. Именно поэтому после окончания училища в 1966 его пригласили в театр Сатиры как острохарактерного комедийного актера. Дебюты мастера Дебютом Александра Пороховщикова в театре Сатиры стала роль Белогубова в спектакле «Доходное место» по Островскому, поставленном М. Захаровым. В этом спектакле партнерами актера-дебютанта стали как восходящие звезды советского кино – Андрей Миронов и Анатолий Папанов, так и легенды театральной сцены – Татьяна Пельтцер и Георгий Менглет. Вначале Пороховщикову предназначалась главная роль – Жадова, но сыграл ее Миронов. Эта замена очень раззадорила вспыльчивого актера, и Пороховщиков подумал: «Ну, подождите, я вам выдам!». И в самом деле «выдал», да еще как! Роль Белогубова немедленно стала легендой театральной Москвы, а за кулисы к дебютанту с похвалой приходили корифеи Эраст Гарин и Михаил Яншин. Тем не менее, Пороховщиков вовсе не приписывает феноменальный успех спектакля исключительно своему таланту: «Дело было не только во мне, но и в Миронове, и в режиссуре Захарова. Он ведь поставил как раз историю об этих молчаливых мужчинах в одинаковых костюмах, имя которым – чиновники. А они-то и распознали в героях классической пьесы самих себя. Хрущевская оттепель уже давно закончилась. И всякие идеологические отклонения вызывали подозрения. Мы сыграли «Доходное место» чуть больше десяти раз. Спектакль закрыли». Спектакль закрыли, но слава о молодом, потрясающе талантливом актере расходилась по Москве, как круги от камешка по воде. Затем была пьеса «Банкет» Григория Горина и Аркадия Арканова. Председатель райисполкома в исполнении Пороховщикова получился настолько остросатирическим, что главный режиссер Валентин Плучек сказал: «Если мы оставим его в таком виде, то спектакль закроют». И из 30 страниц текста он оставил Пороховщикову одну: «Я переживал до слез и сказал, что не буду играть совсем. В спектакле сыграл другой актер и провалился». «Банкет» закрыли вслед за «Доходным местом». Как известно, принципиальность и молодость – не самое лучшее сочетание для актера, поэтому долгое время Пороховщиков появлялся на сцене театра Сатиры только в массовках. Когда у В. Плучека спросили, почему так происходит, он ответил: «Пороховщиков такой актер, что у меня для него ролей нет». Спектакль «Обыкновенное чудо» по пьесе Е. Шварца, в котором Александр Шалвович репетировал министра-администратора и придумал ставшую впоследствии крылатой фразу о «крылышках – бяк, бяк, бяк, бяк», на сцене так и не появился. Когда Пороховщиков заявил, что уходит, Плучек скептически спросил: «Ты думаешь, что где-нибудь лучше найдешь?». Это только укрепило принятое решение. Пороховщиков ушел и фактически оказался на улице. Наступило мучительное время поисков работы. Правда, его пригласил в Театр Моссовета Ю. Завадский, но руководство театра потребовало, чтобы актер прошел соответствующий экзамен на сцене, так сказать, доказал всем свою «творческую состоятельность», на что Пороховщиков ответил решительным «нет». Вот что вспоминает Александр Шалвович о том «смутном времени»: «Лежал дома на диване, смотрел в потолок. Да и верный «друг» артиста – алкоголь – всегда был под рукой». Эту драматическую идиллию нарушил звонок из Театра на Таганке: «Вас хочет видеть Юрий Петрович Любимов». Пороховщикову происходящее казалось не просто спасением, но осуществлением какого-то неясного сна, потому что наяву мечтать о таком было бы просто безумством: «Пришел к Любимову. Он отправил меня смотреть спектакль. Шла его легендарная постановка «А зори здесь тихие». У меня горло перехватило от этого спектакля. Вернулся в кабинет к Любимову. Он спрашивает: «Хочешь работать со мной?» Я, естественно, согласился. «Иди – оформляйся», - сказал Юрий Петрович». Так без всяких прослушиваний, собеседований и экзаменов на профпригодность Пороховщиков оказался в легендарном Театре на Таганке... Было это в 1971 году. К тому времени за плечами у Пороховщикова были работы в нескольких фильмах. Дебют актера в кино состоялся в 1967 году – в фильме «Поиск» он сыграл небольшую роль архитектора. Затем были роли в фильмах «Крах» (1968, реж. В. Чеботарев), «Гори, гори, моя звезда» (1969, реж. А. Митта), «Случай с Полыниным» (1970, реж. А. Сахаров), «Спокойный день в конце войны» (1970, реж. Н. Михалков). Уже тогда за Пороховщиковым закрепился образ сильного, мужественного человека с трагической судьбой. Как правило, это был человек «из вражеского стана» - уж больно не вписывался его врожденный аристократизм и спокойная уверенность в рамки страны и времени, поэтому актеру все больше доставались роли белогвардейцев, немцев и прочих «врагов народа».
Аплодисменты, аплодисменты После ярких ролей в «Ринге» и «Своем среди чужих…» от кино-предложений у Пороховщикова не было отбоя. Даже притом, что актер принимал не все предложения, случалось, что за год ему приходилось поработать в трех-четырех фильмах. Только за пять лет он снялся в 21 картине: «Ярослав Домбровский» (1975, реж. Б. Поремба), «Звезда пленительного счастья» (1975, реж. В. Мотыль), «Капитан Немо» (1975, реж. В. Левин), «Бриллианты для диктатуры пролетариата» (1975, реж. В. Кроманов), «Огненное детство» (1976, реж. Ю. Швырев), «Вы мне писали…» (1976, реж. А. Манасарова), «Талант» (1977), «И ты увидишь небо» (1978), «Ищи ветра» (1978, реж. В. Любомудров), «Особых примет нет» (1978, реж. А. Бобровский), «Поговорим, брат...» (1978, реж. Ю. Григорьев), «Стратегия риска» (1978), «Человек, которому везло» (1978, реж. К. Ершов), «Город принял» (1979, реж. В. Максаков), «Выгодный контракт» (1979), «С любимыми не расставайтесь» (1979, реж. П. Арсенов), «Семейный круг» (1980), «Два долгих гудка в тумане» (1980, реж. В. Родченко), «Крах операции «Террор»» (1980, реж. А. Бобровский), «Тростинка на ветру» (1980, реж. В. Аристов). Критики единодушно твердили о его богатом творческом потенциале и обвиняли режиссеров в эксплуатации его выразительной внешности, умных задумчивых глаз и атлетического телосложения. Рассказывает А. Пороховщиков: «Так сложилось, что когда я сыграл царского офицера в картине «Ищи ветра», то кроме отрицательных ролей я ничего не получал. Вереницей пошли белогвардейцы. Обидно было, что, скажем, играешь большую роль – и никакой отдачи. Тех, кто сыграл красных, награждали премиями, одаривали званиями. А мы – из другого стана – «отдыхали». Даже зритель…вот чем лучше ты сыграл отрицательную роль, тем хуже он к тебе относится. Меня одна зрительница сумкой била и вопила: «Вы и в жизни, наверное, такой негодяй, как в кино! Что же вы всех лошадей расстреляли»» (эпизод из фильма «Ищи ветра»). К счастью, не все зрительницы были такими впечатлительными, и к началу 80-х за Пороховщиковым уже прочно закрепилась слава секс-символа. И не только на экране: «Было у меня много увлечений, и в большинстве случаев я ко всем девушкам относился серьезно, даже всех помню, хотя их было очень много! Но в каждой искал ЕЕ и потому от всех не просто уходил – убегал. У меня такие красотки были! Мне жениться все время что-то мешало. Потом я понял, что во всех женщинах я искал свою маму». В театре ситуация была не такой идиллической: Пороховщикова часто пытались назначить на роли Высоцкого, чтобы подстраховаться на случай его загулов. Актер отказывался, заявляя, что пришел в театр играть, а не подсиживать Высоцкого. Любимов понял и не возражал: «Правда, потом, когда Таганка перестала быть Таганкой, которую любили за дух свободы, когда стали появляться звания, всякие привилегии, заграничные гастроли, то я понял, что надо уходить. И ушел. Сам». Так Александр Пороховщиков оказался в труппе Театра им. Пушкина. Одной из лучших его ролей там стал Вожак в «Оптимистической трагедии» В. Вишневского. Переход в этот театр оказался для актера судьбоносным – здесь он встретил девушку, которая изменила всю его последующую жизнь. «Жизнь» равняется «любовь»? Новой избранницей актера стала 15-летняя Ирина Жукова, которая работала в том же театре. После школы девушка собиралась поступать в ГИТИС на театроведческий, и в 9-м классе пошла в костюмеры, чтобы заработать стаж. Кстати, поначалу Пороховщиков девушке очень не нравился, и в частности, своей репутацией дон-жуана: «Пороховщиков уже тогда считался звездой. Ему было чуть за сорок, он был хорош собой, много снимался и очень нравился женщинам. Поклонницы встречали его у проходной, ждали после спектакля. Самые экзальтированные бежали за его машиной. Пожалуй, во всем театре только я одна относилась к нему равнодушно. Он на меня вообще внимания не обращал – принимал за актерского ребенка, которого не с кем оставить дома, поэтому родители таскают его на спектакли». А ребенок-то был совсем непростым, и хрупкая внешность скрывала сильную, целеустремленную и вполне сформировавшуюся личность: «Мне было интересно общаться с ровесниками и вообще хотелось какой-то романтической любви, я ходила по театрам... Когда объявила родителям, что буду поступать в театральный, отец сказал: «Ну что ж, иди, если хочешь быть нищей». Он у меня потомственный военный, племянник маршала Жукова, хотел, чтобы и дети продолжали семейную традицию. Брат должен был стать военным медиком, я – военным юристом. «Не слушаешься – значит, будешь зарабатывать себе на жизнь сама». Я так и сделала. Первую зарплату получила, когда мне было пятнадцать, - как сейчас помню, 85 рублей. Но я была счастлива. Еще бы, в таком месте работаю! Это ведь театр легендарный. На этой сцене когда-то великая Алиса Коонен выступала – мне казалось, что за кулисами ее тень можно увидеть. Хотя на самом деле все было далеко не так романтично, как мне представлялось. Я работала костюмером. Приходилось гладить по 7-8 килограммов белья каждый день, носить костюмы и переодевать актрис во время спектакля. Иногда я не успевала все сделать за день и тогда приносила белье домой, и бабушка помогала мне стирать и гладить». Знакомство произошло случайно: как-то после спектакля Пороховщиков просто поинтересовался у девушки, как ее зовут, и спросил, где она живет. Когда выяснилось, что Ира живет на Комсомольском проспекте, неподалеку от магазина «Дары природы», попросил привезти литровую банку квашеной капустки. Вот с такой романтики начинался роман, который длится уже более 20 лет. Первое свидание состоялось только через два месяца. Вопреки ожиданиям Ирины, знаменитый актер не повел ее в кино или театр. Была долгая прогулка по Москве, бесконечные разговоры, после которых невозможно было расстаться: «После второй такой прогулки я в него влюбилась по уши – так, как можно только в пятнадцать лет влюбиться в своего первого мужчину. Потом я пришла к нему в гости, где все и случилось – как-то очень деликатно, естественно. Я так его любила, что была к этому готова, только не знала, как это происходит. А для него было откровением, что ребенок может испытывать такие чувства, он считал, что любить способна только женщина опытная, которая знает, что отдает и что получает взамен. Непонятная детская преданность была для него неожиданной, и я не скажу, что он сразу ее оценил, хоть и говорит сейчас, что влюбился в меня с первого взгляда. Он только сказал мне тогда: «Ты больше ни с кем не встречайся, потому что ничего нового для себя не откроешь. Вот если действительно влюбишься в кого-нибудь, тогда от меня уйдешь». Но после этих слов не стал вести себя со мной деликатней или мягче. Он был избалован женщинами донельзя и изменять своим привычкам не собирался». Если жизнь Ирины изменилась в корне, и она с трудом скрывала от окружающих свое сумасшедшее счастье, то в жизни Пороховщикова вроде бы ничего и не изменилось. Он по-прежнему пропадал в шумных компаниях, никому не давал отчета в своих поступках и жил без оглядки на чужое мнение. Проводя вместе много времени, влюбленные должны были приезжать в театр отдельно и ничем не выказывать своих чувств: «Единственное проявление чувств, какое могли себе позволить, - тайком прикоснуться друг к другу во время спектакля. В «Оптимистической трагедии» был момент, когда на сцене на несколько секунд гас свет, и в это время мы протягивали друг другу руки. Никто ничего не замечал. Потом, конечно, все открылось, и такое началось...» «Такое» началось летом, на гастролях, когда театр выехал со спектаклями в Барнаул. Жизнь в одной гостинице похожа на жизнь в коммунальной квартире – со всеми вытекающими последствиями, особенно, если речь идет об артистах… Пороховщиков отыграл свой репертуар и безмятежно уехал в Москву, а Ирину незамедлительно вызвали на партсобрание: «Всю ночь я прорыдала у себя в номере. Даже маме в Москву не могла позвонить – не хватало денег, чтобы оплатить междугородный разговор. А что было на следующий день, какие вопросы они мне задавали – вспоминать не хочется. Постановили меня уволить и выслать из Барнаула, можно сказать, по этапу». Девушку спасла прима театра Вера Алентова, пожинавшая в то время плоды народного признания за роль Екатерины в фильме «Москва слезам не верит». Поэтому к ее заявлению о том, что если девушку вышлют, то она последует за ней, отнеслись со вниманием: «Только благодаря ее заступничеству я и осталась, никогда этого не забуду. Она да еще Саша Збруев – вот два человека, которые нас поддержали. Однажды Збруев и Пороховщиков вместе возвращались со съемок в одном купе и всю ночь проговорили. Как оказалось, обо мне. После этого Збруев позвонил моим родителям, с которыми был знаком, и попросил: «Не мешайте им, у них это очень серьезно». С тех пор хоть родители успокоились». Этот роман оказался не нужным никому: ни родителям Пороховщикова, которые в роли невестки видели совсем не 16-летнюю неопытную «девушку ниоткуда», ни его друзьям, которым он нужен был холостым и щедрым, ни поклонницам, которые неизменно дожидались его после спектакля у служебного входа, ни… самому актеру, который высоко ценил свою независимость. Что же помогло девушке сохранить эти непрочные отношения? Да просто она любила и верила, а потому проявляла мудрость, непривычную в ее возрасте: «Я была уверена, что Саша рано или поздно оценит мою преданность. Но он в женскую привязанность не верил и к прочным отношениям не стремился. Может быть, он и хотел когда-нибудь иметь семью и детей, но на самом деле для него семьей были мама и папа. Он очень ценил свою независимость. Настолько, что мог подолгу не звонить, зная, что я каждый вечер сижу у телефона и жду. Мог подойти к одной из женщин, которые каждый вечер встречали его у театра с подарками, а потом сказать, что это ничего не значит – просто встретил старую знакомую. Одно время была у него еще такая привычка – часов в десять вечера он звонил мне из какого-нибудь ресторана: «Ира, я здесь с друзьями, ты приезжай, забери меня отсюда». Когда я приезжала, оказывалось, что его уже нет – уехал вместе со всеми. Тогда я хватала такси и начинала искать его по всем ресторанам, где он любил бывать. Иногда находила – он воспринимал это как должное. При этом не могу сказать, что он меня не любил, плохо ко мне относился. Просто привык так себя вести». Перелом к лучшему в этих странных отношениях наступил только в середине 80-х. Однажды Александр Шалвович завел разговор о своем роде, о предках, и в частности, об аресте деда, который он отчетливо запомнил – не мог понять, почему люди не сопротивлялись, когда их уводили на расстрел: «Мы говорили об этом, и вдруг он сказал: «Если когда-нибудь за мной придут, я буду отстреливаться. А ты что будешь делать?». Оказывается, у него был такой тест – каждой своей женщине он рано или поздно задавал этот вопрос. И каждая, услышав это, испуганно спрашивала: «А что ты натворил?» После этого он с ней больше не встречался. А я не знала, что это проверка, но очень серьезно ответила: «Если ты начнешь отстреливаться, я буду подавать патроны». Потом выяснилось, что это все и решило». Из «моей девушки» и «просто Иры» Ирина постепенно превратилась в «мою невесту». Если раньше ей приходилось искать его, то теперь Александр Шалвович сам забирал ее из ГИТИСа, где она училась на театроведческом. Переживал, если она задерживалась. Обзванивал знакомых и приходил без предупреждения: «Когда я в очередной раз задержалась где-то и пришла поздно, устроил мне допрос. Тут я в первый раз и спросила его: «Почему ты меня допрашиваешь?» Он ответил: «Ты моя жена»». Дело медленно, но неуклонно шло к свадьбе, но с предложением Пороховщиков медлил. У Ирины началась самостоятельная жизнь. Ее стали охотно печатать, театральные обзоры и рецензии, подписанные фамилией «Жукова», издавали в Америке, в Эмиратах. Из костюмерного цеха она перешла в литературную часть, затем последовало приглашение в Малый театр... Официально Александр Пороховщиков и Ирина Жукова зарегистрировали отношения лишь в середине 90-х: «Честно говоря, я уже не верила, что это когда-нибудь произойдет. Я ведь никогда не ставила ему никаких условий, ничего не требовала. Поэтому он и не думал о том, чтобы оформить наши отношения, - привык, что у него есть семья, а то, что мы не расписаны, ему и в голову не приходило. Ну и я стала считать, что это нормально. Но когда он, не предупредив, надел мне обручальное кольцо на палец прямо в ювелирном магазине, я начала рыдать. Вернувшись в Москву, мы сразу же расписались». Несмотря на обилие женщин в своей жизни, с любовью Александр Шалвович говорит только о двоих: о маме и своей жене Ирине: «Выше мамы в мире просто ничего не существует: ни государства, ни правительства. Всю свою жизнь, все поступки я просматриваю через маму, для меня мама – это ходячая доброта, а без доброты жизнь невозможна…Она была святой». По его словам, именно духовная близость Ирины и его матери и определила выбор: «Когда я встретил Иру, то был поражен: настолько она похожа на мою маму. Не внешне, а внутренне, духовно. У нас огромная разница в возрасте, но мы этого не чувствуем». Как-то Александр Шалвович признался, что его мечта – обвенчаться с Ириной в церкви и внести ее в церковь на руках – так ему хотелось бы искупить свою вину перед любимой женщиной. Память сердца Богатый эмоциональный опыт послужил основой фильма «Цензуру к памяти не допускаю» (1991), где Александр Пороховщиков появился не только как исполнитель главной роли, но и как сценарист и режиссер. До этого Александр Шалвович выступил режиссером автобиографических фильмов «9 мая» (1987) и короткометражки «Родина» (1987). Фильм с самого начала повел себя удивительно: он требовал участия самых близких для Пороховщикова людей – его мамы и Ирины. Если получить согласие Ирины оказалось достаточно легко – она должна была сыграть саму себя – главную женщину в жизни главного героя, то с мамой вышло труднее: в то время она была прикована к постели после инсульта, говорила с трудом. Эта ситуация неожиданно разрешилась самым счастливым и неожиданным образом: «Когда я написал сценарий, подошел к ней: «Галя, прошу тебя сняться в роли моей матери». (За эту идею коллеги сочли меня сумасшедшим: «Ты гестаповец, у тебя мать на ладан дышит, а ты ее на съемки тащишь»). Но мама ответила: «Я согласна». Мы ее погрузили на носилки и в «скорой помощи» повезли на другой конец Москвы. Там съемочный интерьер, комната, где она должна лежать. Суета! Гримеры, осветители, операторы. Мама все выдержала, снялась. Целый день лежала, курила. Вечером я присел отдохнуть, вдруг кто-то меня за плечо трогает: «Ну что, лысый, поехали». Открываю глаза – и едва чувств не лишился: передо мной моя мама. «Заводи, - говорит, - свою «шарманку». Мама встала! И она еще несколько лет жила, сама ходила в магазин. Вот! Существует же Создатель! А когда снимали финал, где мой герой бежит по шоссе, вдруг на фоне неба возник огромный крест. Его вся группа видела. Пока возились, он почти исчез, только чуть-чуть отсняли». В октябре 1992 года, в день премьеры фильма в кинотеатре «Октябрьский», Пороховщиков едва не погиб в автомобильной аварии. В тот день он возвращался домой на своем стареньком «жигуленке» и на одном из перекрестков столкнулся со встречным автобусом. К счастью, удар пришелся на противоположную от актера сторону, и ему удалось избежать печального исхода. А вот автомобиль ремонту не подлежал. Между тем, фильм продолжал преподносить сюрпризы своему автору: «После телевизионного показа стали звонить какие-то люди: «Где вы были раньше?! Ваша картина достойна фестивалей, но они уже прошли»». Началось путешествие картины по разнообразным европейским и отечественным фестивалям: фестиваль в Сан-Ремо (четвертое место), Канны, кинофестиваль в Сан-Рафаэле (главный приз «Золотой парус», 1993), «Кинотавр» (главный приз и приз зрителей «За исповедальность»), фестиваль в Бердянске (главный приз, 1999). Успех фильма вдохновил Александра Шалвовича на написание новых сценариев: «У меня рука сама начинает писать, и я сижу по пять-шесть часов не вставая. Мне папа, когда еще жив был, как-то говорит: «Ты же с ума сойдешь, вон глаза кровью налились, исхудал, не ешь ничего». А я не могу остановиться: как будто кто-то свыше водит моей рукой. Так я и в кино снимаюсь: до тех пор не пойду, пока меня внутри не укусит за сердце кто-то. Тогда я готов хоть эпизод, хоть даже бессловесную роль играть». Странное время Главная роль в собственном фильме стала тем редким случаем в 90-е годы, когда недюжинный талант Пороховщикова был востребован по-настоящему. В других фильмах ему доставался весьма посредственный материал – роли мафиози, крупных чиновников и прочих «серьезных мужчин», в которых за непроницаемой внешностью супермена угадывалась тонкая и ранимая душа. Впрочем, одно только присутствие Пороховщикова на экране обеспечивало фильму если не успех, то определенный зрительский интерес. Как и многие другие актеры, Пороховщиков снимался в рекламе, но при этом оставался честным с собой и со зрителями: «Поскольку у меня есть семья, люди, за которых я отвечаю, мне приходится заниматься бизнесом, тратить золотое время на какие-то потусторонние вещи. Зарабатываю деньги, чтобы снимать кино. Раньше мы ездили по стране с концертами. Сейчас приглашают в рекламу. Пару раз я снялся, правда, ролики были смешные и симпатичные. А презервативы и другие противозачаточные средства не хочу рекламировать, хотя предлагают за полминуты съемок шесть тысяч долларов. Жена сказала: «Попробуй только согласись, домой можешь не приходить». Ирочка права, тем более, что я ею безумно дорожу». В это время девизом Пороховщикова стали слова пушкинского Скупого рыцаря: «Я знаю мощь мою. С меня довольно сего сознания». Неоднократно приходилось принимать не самые удачные приглашения, чтобы заработать деньги на лекарства для тяжело больной матери: «Я мог сняться в двух-трех фильмах в эпизоде только для того, чтобы достать деньги на лекарства для мамы. Роли предлагали замечательные, и я отдавал их мгновенно, просто потому, что я понимал, что направление спектакля идет к дешевому выражению. Я приходил к режиссеру и говорил: «Я не буду работать»». В 90-х, когда кинопроцесс сводился к бесконечным фестивалям и кинотусовкам, Пороховщиков оказался в стороне. Но это был его выбор: «Фанаберию не люблю. Все эти презентации и фестивали, где бесконечно жуют. Вы мне кино ваше покажите, ваше творчество, за которое вы получаете медали. Я вижу только поцелуи взасос, «ты гений - я гений», в плавках ныряем в море. И все хуже, хуже и хуже становится. Вы меня потрясите хоть своим провалом! Я называю это водопроводным искусством. Но даже в водопроводе, когда включаешь кран, бывает иногда какое-то бульканье, а тут и этого нет! Шаляпин говорил, что в искусстве есть только две точки: или великий взлет, или великое падение - среднего не дано. Надо так провалиться, чтобы сказали: «Вы видели, как Пороховщиков провалился? Не видели? Срочно смотреть!» Это равносильно взлету». Большую часть заработанных денег Александр Шалвович вкладывает в восстановление дома-музея Пороховщиковых в Староконюшенном переулке. Родовое гнездо О существовании дома, принадлежавшего когда-то его предкам, Александр Шалвович узнал только в середине 90-х, когда просматривал семейные фотографии. Дом на фото выглядел странно знакомым – мимо него он часто проходил, когда работал в Театре им. Вахтангова и учился в Щуке. Однако никогда не обращал внимания на табличку у входа. А следовало бы, поскольку и эта табличка, и сам дом имеют к нему самое непосредственное отношение: здесь жили Пороховщиковы еще в XIX веке, а хозяином дома был прадед актера. Разрозненные воспоминания детства обрели очертания и форму: Александр Шалвович наконец понял, куда уходили мама с бабушкой, оставляя его играть на Старом Арбата, и почему возвращались с заплаканными глазами. С тех пор Александр Шалвович всерьез увлекся историей дома. Он выяснил, что построен был этот особняк в 1871 году. Но он не был основным домом Пороховщиковых. Они жили в кирпичном здании, выходящем фронтоном на Старый Арбат. После всяческой бюрократической возни и волокиты в 1996 особняк удалось арендовать у правительства Москвы на 49 лет, и началась приятная, но утомительная работа по его восстановлению: «Когда мы взялись за реконструкцию, имели весьма отдаленное представление, в каком состоянии находится этот дом. Снаружи-то он выглядел достаточно пристойно. Когда же копнули изнутри, оказалось, что степень его износа просто катастрофическая». Однако реконструкция дома – это всего лишь часть фамильного дела Пороховщикова. В последние годы он вплотную занялся поиском материалов для создания в этом доме музея своих прадеда и деда, воссозданием своего родового древа, благо для этого доступны теперь многие закрытые архивы. Он днями просиживал в библиотеках, рылся в архивах: «Мне удалось столько любопытного узнать о Пороховщиковых. Теперь уже у нас есть исторические документы XVI века, рассказывающие о столбовых дворянах Пороховщиковых. А военный сценарист Евгений Месяцев поделился со мной своей находкой: он натолкнулся на бумаги, где упоминались Пороховщиковы, датированные аж XIV веком...» Фамильная гордость не позволяет Александру Пороховщикову обращаться к заграничным родственникам с предложением принять участие в восстановлении родового гнезда своими капиталами. Хотя некоторые из них приезжали в Москву, видели дом и предлагали свою помощь. «Вот подниму дом из руин, тогда и соберемся все вместе, чтобы отпраздновать возрождение рода. По сравнению с ними я – единственный, кто остался с голым задом из всех ветвей рода Пороховщиковых. И для меня принципиально важно доказать, что я тоже кое-что могу». Но Пороховщиков мечтает не о статичном доме-музее. Ему хочется воссоздать там атмосферу доброты, наполнить его жизнью, детскими голосами. А для этого – устроить в нем еще и театр детской игрушки... Потому что дом для него – это семья, это радость жизни. «Если тебе в семье хорошо, то и государству, в котором ты живешь, тоже хорошо. Если в семье плохо, то и в государстве плохо. Семейные гнезда ведь в нашей стране разорили, потому всем нам и плохо. Потому что бесцеремонно влезали в жизнь семьи. И никто не знает, где та граница, за которую и переступать нельзя без приглашения». Александр Пороховщиков о: ... русских женщинах: Я женщин боготворю и считаю, что все вы – создания неземные. Но я в каждой женщине ищу свою маму. И это не эдипов комплекс – не надо путать. Музыка, медицина и женщина вот три начала, которые я понять и объяснить не могу. Что это такое? Мужики бывают похожи, женщины все разные. Как бы ни был глубок мужчина, он все равно примитивен. И исповедуя любовь к женщине, я ставлю впереди Мать, не только свою, а любую женщину, которая рожает детей. Я завидую вам, потому что я – мужик и не могу рожать. Я страдаю от этого. Я бы каждый день рожал, чтобы заполонить детьми весь мир. Сейчас кругом бы эти малышки бегали! И ни одна женщина в мире не сравнится с русской. Она тебе и жена, и любимая, и б...ть, и враг, и друг, но она тебе еще и мать! Возьмет твою лысую голову, положит ее к себе на колени, а ты чувствуешь, что и ее грудь уже рядом – тебе чуть ли и молочка уже не хочется. И пригреешься. Где это в мире еще видано, чтобы пьяный муж бил жену в лицо сапогом, а она утрется и тащит этого своего алкоголика домой, моет и укладывает спать?! ... любви и доброте: Многое приходится познавать через страдания, но в награду приходит озарение в виде Любви. Я живу в любви с самого детства и не признаю ничего, кроме нее. Только любовь спасает. У меня замечательная жена – Ирка. Пока у нас нет детей, поэтому она мне и жена, и дите маленькое. Я отношусь к ней в большей степени как к дочке. И родину, и дружбу, и свои работы я познаю через любовь. Я без любви ни дня не могу, начинаю физически болеть. Мне нужно, чтоб меня кто-то по лысине погладил. Чтобы кто-то по-доброму посмотрел, улыбнулся, и я в ответ улыбнусь. Но у нас нет доброты. У нас даже сказки не пишут. А что такое сказка? Сказка – это наша мечта. Значит, мертвое у нас государство. Мы все время, о чем бы ни говорили, приходим к любви. Ее свет распространяется на женщин, на детей и на стареньких людей, на Родину и на свой народ. У нас этот свет ни на кого не светит: ни на детей, ни на стариков. На Родину давно светить забыли... Любовь не имеет начала и конца, и если люди расстаются, значит, они не любили. Автор - Marusya Использованные материалы:
|
