Опросы
Авторизация
Полезная информация
.:: ИНТЕРВЬЮ ::.
Максим Матвеев
|
Актер Максим Матвеев: «Сейчас время синтетических артистов» Максим, первое интервью Вы дали в 2002 году ещё будучи студентом театрального факультета Саратовской государственной консерватории им. Л.Собинова. Тогда Вы много говорили о театре, о том, что не стоит спешить с переездом в Москву, кажется, были полны идей и надежд. Если обернуться на прошедшие почти 10 лет, что изменилось в Вашей жизни? Я стал циничнее и даже не знаю, возраст ли это, Москва ли, профессия ли у меня такая. Ты просто снимаешь розовые очки и начинаешь по-другому смотреть на мир. Тогда были такие наивные представления о профессии, о себе, более идеалистические, а сейчас цели в жизни становятся другие, более приземленные, житейские. Если в лоб, то какие Вы сейчас ставите перед собой цели? Если в лоб, то сложно ответить. Хотя нет, цели уже не приземленные, это раньше пару лет назад были, а сейчас… Вот квартира есть, машина есть. Есть одна большая цель – родить ребёнка, а всё остальное приложится. Я вроде переехал в Москву, у меня появился этот цинизм или даже реализм какой-то, и я начал по-другому смотреть на вещи, слушать других людей, которые как-то влияют на моё ощущение себя в этом мире. Людям кажется, что я такой или вот такой, по-разному говорят, это позволяет взглянуть на проблему с разных сторон. А если вернуться снова в 2002 год, хотелось бы что-то изменить, сделать что-то по-другому Нет, а зачем? В этом мире всё случилось и случается так, как должно быть, у каждого свой путь. Самое главное, я успел понять, что человек является строителем себя, своей жизни, и это судьба, человек сам её создаёт, даже линии на руке изменяются с течением жизни. Вы верите в хиромантию? Хиромантия – это программирование себя, её ошибка заключается в том, что она говорит, как будет, а никто не знает, как будет. Поэтому будет так, как я захочу, и доказано что те складки, линии, которые есть на руке, они могут укорачиваться, удлиняться, потому что каждым своим действием мы влияем на то, что будет дальше. Ваш путь в кинематографе начался со встречи с Валерием Тодоровским. Расскажите о нём как о режиссёре и о человеке, что он вам дал, чему научил, общаетесь ли вы до сих пор? Стараемся общаться. Мы, правда, редко встречаемся, потому что он очень занятой, всё время в разъездах, в Америке, у него свои проблемы, работа. Но он так наставнически к нам относится, следит, что у нас происходит. Но он такой довольно-таки жесткий человек, даже нет, он жесткий режиссёр. В чём разница между жестким человеком и жестким режиссёром? Разница в приложении сил. Жесткий режиссёр знает, что он хочет, и направляет тебя туда, в сторону своего видения фильма. Жесткий человек не обязательно будет жестким режиссёром. Человек он очень приятный, и когда мы только начинали, он поставил очень четкие рамки, и я сейчас понимаю, что это было правильно, что вот сейчас пока мы у него снимаемся, только он, и больше никуда. Мне очень повезло, что я у него начал сниматься сразу после учебы, не во время, не намного позже, а именно тогда когда нужно было: один этап прошел и сразу начался другой. Тогда было много соблазнов, проб, предложений, но он сказал мне: «Подожди немного, осмотрись», и я ему за это очень благодарен. Хотя до него меня много куда звали, и были такие весьма напряженные, если можно так сказать, истории. Вам что предлагали сниматься в порно? В порно мне предлагали сниматься в 11-ом классе школы. Ко мне просто случайно на улице в Саратове подошел человек, это, можно сказать, было моё первое предложение. Меня это очень сильно испугало, тогда я ещё не планировал поступать в театральный. А потом уже во время учёбы в Школе-студии МХАТ были уже предложения – и в сериал «Бедная Настя», и в «Адъютанты любви», и квартиру они мне обещали, машину, все возможные блага – но мозгов хватило туда не пойти. Тут, правда, так сложилось, что у меня ещё с первого курса театральная работа началась. Табаков просто меня взял, и жизнь была весьма насыщенная в творческом плане. Наверное, если бы так не было, то я бы больше подумывал в том направлении. Потом, мастер мой Золотовицкий Игорь Яковлевич говорил: "Подожди", и Женя Миронов: "Никуда не суйся, ни на какое *** не соглашайся". Я свято в это верил, не знаю, получилось ли. Когда мы говорили про Тодоровского, Вы всё время употребляли «мы», «нам». Вы до сих пор чувствуете себя семьей с теми ребятами, с которыми в «Стилягах» вместе снимались? Да, есть какая-то духовная близость. Она, конечно, больше с Антоном и Игорем, нашей мужской компанией. И мне интересно, что происходит и у того, и у другого. У них у обоих после "Стиляг" сразу пошли такие интересные театральные работы. И как с людьми с ними интересно общаться: Антон стихи пишет и параллельно снимается, у Игоря свои какие-то проекты. То есть вы можете собраться втроём и, скажем, пойти вместе пива выпить? Можем, периодически так и бывает. Киношная и театральная жизнь, она очень насыщенная, так что иногда приходится по отдельности встречаться сначала с одним, потом с другим. У «Стиляг» (они же «Hipsters» в международном прокате) была очень богатая фестивальная судьба и очень хорошие отзывы в иностранной прессе. По инсайдерской информации фильм был очень тепло встречен фестивальными отборщиками и прокатчиками, особенно в США. Были ли в связи с этим какие-то предложения поработать за границей? Были, весьма заманчивые, и по фестивалям поездить, но, к сожалению, ничего не получилось. Интересно было бы посмотреть, как там люди воспринимают кино. Вот я был в Германии вместе с этим фильмом. Но загадывать пока ещё рано, всё ещё впереди. Но в любом случае есть же какие-то амбиции, раз Вы и "Бедной Насте" отказали и ещё кому-то, то наверняка же есть какие-то проекты, в которых хотелось бы поучаствовать? Конечно есть, у кого их нет. Но тогда мне просто хватило головы понять для себя, что я не смогу в полной мере отвечать за свою работу в этих, так сказать, проектах. Я начинающий артист, и мне нужно учиться, а учиться нужно у таких режиссёров как Тодоровский, Говорухин, Файзиев, Кеосаян – у тех, кто знает, как раскрыть артиста. Нельзя себя растрачивать. Нужно экспериментировать, вот, кажется, у Оганесяна сейчас получилась неплохая работа, а вот эти телевизионные масштабные проекты, я пока к ним не готов. Многие актёры говорят, что в сериале за эти пятьдесят-сто серий успеваешь почувствовать себя в этом герое, и становится в нём комфортно, и что это правильный подход. Был у меня подобный опыт с восьмисерийным форматом, но это гиперсложно, ещё если режиссёр не помогает, то практически невозможно, ужасно. Сложно войти в роль или из неё выйти? Тут вот какая шутка, я сейчас закончил сниматься в картине у Джаника Фазиева, и у него очень прозападный подход к работе вообще, и прозападный подход к работе с артистами в частности: он дал материал, дал роль, и мы с ним составили, так называемый, "график роли". Получилось четыре склеенных в длину листа формата А4. Мы составили таблицу, разделили её на колонки, в каждой колонке сцена, её краткое содержание, под ней место для заметок и графики. В каждом графике шкала: 0.25-0.5-0.75-1, и мы построили графики смысловой, эмоциональный и т.д. И когда всё это вместе сложилось ты начинаешь представлять роль целиком, понимать своего персонажа: какие у него привычки, комплексы, внутренние какие-то заморочки, отрицательные качества, в какую сторону двигаться, и как нужно вести себя в каждой отдельной сцене так, чтобы получилась взаимосвязь. Рассчитать на восемь серий или на двенадцать теоретически возможно, но представьте себе, какой тогда рулон будет, это просто нереально. Вы так каждую свою роль раскладываете? Не все, но хочется, так легче намного. Ещё Михаил Чехов писал о работе над образом, что ты должен видеть его во всей полноте, а если на сорок серий, то это с ума сойти можно. Вот сейчас я снимаюсь у Станислава Сергеевича Говорухина, и тут у меня такая разнообразная в эмоциональном плане роль, и можно без графика обойтись. Но вот, например, в картине Джаника "Август восьмого" у Светы Ивановой в роли очень много построено на страхе: страхе войны, стрельбы, страхе за сына, и вокруг этого всё крутится, и важно всё правильно разложить, чтобы потом в монтаже не получилось, что где-то испугался больше или меньше, чем нужно, а финал, например, вообще провалил, чтобы не получилось психологически неправильно. Можете подробнее рассказать о фильме "Август восьмого", о Вашей роли? Когда мы первый раз с Джаником встретились, познакомились, он мне говорит: "У меня для тебя есть роль: парень главной героини, успешный бизнесмен, который её бросает, такой современный беспринципный молодой человек". И он всё это говорит, и я начинаю потихоньку расстраиваться, понимаю, что подобных предложений у меня было много, и тут он в конце: "Но эту роль я тебе предлагать не буду. У меня есть другая, роль убийцы". И я сразу: "Так-так, очень интересно". Конечно, Джаник всё это с юмором рассказывает. У него вся история фильма придуманная, а персонажи имеют реальных прототипов – это те люди, которые участвовали в той войне и как-то себя проявили. Он даже декорации и кадр выстраивал, основываясь на реальных фотографиях тех мест, как всё было, что случилось с городом после войны, брал те обстоятельства, которые были тогда. И у меня роль – командир войсковой разведки, персонажа зовут Лёха, в реальности это командир отряда, герой России, и я пересмотрел много интервью, материалов с ним. Он такой человек войны, немного зверь, но в хорошем смысле: у него звериное чувство опасности, ему удалось вытащить почти всех своих ребят просто из жуткой месиловки. У него дичайшее чутьё, куда идти, как просунуться, пролезть. Но он всё-таки человек или машина для убийства? Конечно, человек. Интересен-то человек, какой он. Это обстоятельства делают человека машиной или ещё кем бы то ни было. Мы с Джаником пытались выстроить этого персонажа, добавить деталей: у него там телефонные разговоры с мамой, у него проблема, что он не может ей помочь. И тут вдруг появляется девушка, и он берётся ей помочь: отвести из точки А в точку Б и с этим связаны всяческие перипетии. Вроде как "Перевозчик"? В общем, да. Потому что всё так сложилось, и ему действительно надо в том направлении, хотя, конечно, на реальной войне такое вряд ли возможно. Я много готовился к этой роли, мы занимались в центре специальной подготовки МВД РФ, и там база, где тренируется спецназ, люди, которые, кажется, побывали везде – и в Чечне и в Афганистане, Норд-Ост спасали. И нас вместе с ними тренировали, учили взаимодействовать с оружием, тактическим каким-то приёмам. В фильме, кажется, вообще почти балет получился, вся группа из десяти человек движется, как единый организм, все действия чёткие, отточенные практически до автоматизма. В реальности всё точно так же. "Август. Восьмого" был признан социально значимым проектом и получил финансирование через Фонд поддержки кино. То есть это практически государственный заказ, такое социально-патриотическое кино. Чувствуете ли Вы какое-то дополнительное давление, ответственность? И как вы считаете, допустимо ли художественное переосмысление столь недавних и столь болезненных событий, про которые у каждого жителя нашей страны есть своё собственное мнение, порой радикальным образом отличающееся от официального? У нас в фильме война, скорее, как обстоятельство, мы не высказываем какого-то мнения. Я вообще не люблю высказывать свою собственную позицию на любое событие, имевшее или имеющее место в истории. Потому что всегда есть две стороны медали, а где-то их даже три или четыре, у каждого своя правда, и судить и давать оценку здесь, по меньшей мере, глупо, неправильно и не мудро, не бывает ничего однозначного. Мы не пытались сделать что-то вроде "Вот как было на самом деле, смотрите". Это просто история девушки, которая попала в это место в это время. Тут есть один парадокс, что, когда фильм выйдет в прокат, всё равно начнутся какие-то общественные дискуссии, и, например, мои коллеги обязательно найдут в фильме, что о каких-то событиях вы высказались так-то и так-то, а людей представили ещё каким-нибудь диким образом. Ну и хорошо, что это будет, хорошо, когда кино получает разнообразные отклики. Понятно, что будут злиться, будут брызгать слюной, говорить, что мы что-то очернили или что-то приукрасили, дотошно изучать в тех ли мы портянках ходим или это уже устаревшая модель, но это хорошо, значит, нам удалось сделать что-то настоящее. Мы ни в коем случае не высказывали свою точку зрения, история-то не в этом. Я сам фильма ещё не видел и очень переживаю за то, что получится. Я знаю взгляд Джаника на это, я знаю, что он очень болеет за то, что он делает. Он взял обстоятельства этой войны, потому что это было недавно, а те вещи, которые были десять-пятнадцать лет назад, трогают людей уже не так сильно, как хотелось бы. А были ли у вас какие-то предложения, от которых жалеете, что отказались, есть ли какой-то основной критерий при выборе роли? Нет, таких предложений не было. Просто если вернутся к Валерию Петровичу, то он задал такую планку качества работы с артистами, качества конечного продукта, что, когда всё это закончилось, сложно было начать понимать, что вообще происходит вокруг. Тодоровские, к сожалению, не часто появляются в нашей жизни, поэтому приходится снова учиться. Учиться выбирать роль, выбирать режиссёра, который сможет раскрыть какие-то твои внутренние ресурсы, реализовать твои амбиции относительно самого себя. Могут предложить какую угодно заезженную роль, а режиссер будет на тебя в этой роли смотреть совсем по-другому. Вот я недавно поработал с Тиграном Кеосаяном, и он мне говорит: "Ты бы, конечно, хотел какую-нибудь роль урода беззубого, Квазимодо". Я такой: "Конечно, хотел бы". А он: "Не торопись, всему своё время". Я понимаю, что все эти разговоры про амплуа, про типажи, это имеет мало чего общего с реальностью. Сейчас я уже спокойно к этому отношусь, тем более поступает много разных предложений. Сейчас время синтетических артистов. Хотя по мне "Не скажу" – это в кино был первый такой выход за пределы, в какую-то другую киношную ипостась. У многих артистов есть такое предубеждение, классический пример Николь Кидман и Том Круз, которые расстались после "С широко закрытыми глазами", не сниматься вместе. Есть у вас с Лизой нечто подобное? Я этого не боюсь. Лиза очень мудрая женщина. Я к этому спокойно отношусь, и знаю, что она к этому относится также. Тем более, когда мы начали работать над "Не скажу", мы ещё не были парой, там интересно другое было: мы очень много работали, репетировали почти три месяца, а сняли потом всего за семнадцать дней. И это был космос какой-то, мы, когда входили в кадр, до мельчайших подробностей знали, что там делать, как себя вести, это поразительный опыт. Кстати, о новых проектах. Расскажите о "Ялта-45". Вы там играете американца Джона Уилби. Есть ли какая-то принципиальная разница, играть русского или американца? На самом деле, мой герой по происхождению русский. Его семья иммигрировала во время всех этих коллизий в 1917 году, и он русский по духу, по культуре, тем более все его родственники очень набожные, а молитву ведь читаешь на русском языке. У меня был небольшой соблазн добавить какого-то американского акцента, но потом я понял, что в этом нет необходимости. Я был в Америке, общался с людьми, которые живут там по 20 лет, и они разговаривают точно так же, как мы сейчас с вами. Хотя с другой стороны, он американец в плане подхода к проблемам. Американцы любую ситуацию пытаются решать позитивно, без какого-либо надлома, и в этом плане они как-то добрее, чем русские. То есть сейчас Максим Матвеев критикует русскую ментальность? Ну я бы так не сказал, просто у нас люди все зациклены на себе, на своих проблемах. Взять к примеру метро… В метро все куда-то бегут, никто не улыбается, все в себе. Поэтому меня очень удивляет, когда меня спрашивают, узнают ли меня на улицах. Во-первых, меня пока не за что узнавать, во-вторых, люди даже по сторонам не смотрят, хотя часто ведь можно такие вещи увидеть. Я постоянно наблюдаю за людьми и сохраняю в памяти, в какой-то своей актерской копилке жесты, интонации, движения… Недавно я ехал в метро, вижу мужчина стоит, тучный такой, книжку читает. Причем не бульварный романчик, а серьезного какого-то автора. Ему жарко, он потеет, весь лоб в испарине. Тут он машинально поднимает книгу, страницами вытирает мокрые щеки и с невозмутимым видом продолжает чтение. Теперь я думаю, могу ли я этот жест использовать или лучше самому что-то подобное придумать. Актерская профессия – это ведь такой постоянный поиск баланса между внешним и внутренним. Получается, что в какой-то степени актерская профессия заключается в трансляции личного опыта? Или все же существуют какие-то личные переживания, которые не хотелось бы открывать? Когда еще работали над спектаклем "Божий Клоун", мне никак не удавался образ Нижинского, а особенно одна часть: момент, когда Нижинский бросил балет и совсем спятил, ходил в рубище и с крестом в руках, призывал людей не идти на войну, всячески ей противиться. Чтобы отработать образ, я решил позвонить одному близкому мне на тот момент человеку. Как раз тогда в России была сложная ситуация, началась чеченская кампания. Мы начали об этом говорить, я глубоко погрузил его в эту проблему. Я каким-то образом попытался спроецировать ту ситуацию с Нижинским, в какой-то степени повел себя так, как он, представил себя на его месте. Я перенес этот образ в телефонный разговор с другом, и он мне поверил, начал мне как-то сопереживать, поддерживать. На следующий день сцена мне удалась. Хотя теперь я бы так не поступил, сейчас я понимаю, что нельзя перекладывать свои творческие переживания на других людей, пытаться отыграть в жизни то, что должен играть на сцене. Насколько мне известно, Вы занимались благотворительной деятельностью, приходили к детям в больницы в костюме клоуна и выступали перед ними. Да, эта организация называется "Доктор Клоун". Я и еще несколько ребят приходили к детям, которые лежат в онкологических отделениях, и пытались с ними поделиться энергией, развеселить их, порадовать. Сейчас наша организация развивается, у нас есть спонсоры, есть устав, мы активно сотрудничаем с фондом Чулпан Хаматовой. Уже есть "Доктор Клоун" в Петербурге, Кемерово... Поступают заявки из других городов. Мы постоянно придумываем что-то новое – я, например, специально для фонда освоил фокусы. А сейчас вот ищем преподавателей, которые обучали бы докторов-клоунов. При том, что дети – это самые благодарные зрители, но это же очень сложно именно в эмоциональном смысле. Многие люди стараются не замечать этих проблем, проходить мимо, закрывать глаза. Как вам это удается? Здесь важно понимать, что это такие же дети, которые тоже смеются и радуются, и им тоже бывает больно. Они просто знают о себе немножко больше, чем другие. В конце концов, даже если я отдам им немного больше энергии, я всегда могу восстановить свое состояние, я всегда смогу встретиться с друзьями, сходить потанцевать или посмотреть веселый фильм, все будет в порядке. О фильмах. Что Вы смотрите? Что понравилось из последнего? Просто в восторге от последнего фильма Вима Вендерса "Пина" в 3D. Это история про известную танцовщицу Пину Бауш, которая умерла от рака. Ради таких фильмов, собственно, и стоило придумывать 3D. Кажется, что происходящее на экране и зрительный зал сливаются воедино, и это фантастика какая-то. Еще вот недавно посмотрел «Первого Мстителя». Не потому что понравилось, а потому что, кажется, надо, и я как-то не в восторге. Я с детства люблю комиксы. Мы с братом, который младше меня на 10 лет сидели и смотрели все эти мультики про Человека- паука, про Cупермена, и мне это очень нравилось. Там была какая-то четкость в персонажах: черное – белое, добро – зло. Максим, а кто Ваш любимый супергерой? Конечно же, Росомаха. Но это какие-то детские воспоминания. А, да, ещё «Меланхолия» Фон Триера – просто великое кино. Фон Триер? Он же нацист! Да ты что, он же это так, походя, сказал журналистам, чтоб отвязались. А мне кажется, что это такая заранее спланированная акция была, это же по тому, как он кино снимает можно проследить. Он же манипулиреут актёрами, зрителем, а тут просто такой выпад был, с заранее просчитанными результатами. Я сейчас пересматриваю его фильмы, начиная с «Элемента преступления». У него это всё, конечно, есть, но в этой ситуации его, кажется, просто достали, его же не раз и не два спрашивали про его немецкие корни, и он просто высказал всё, что накипело без всякой задней мысли. Вы любите общаться с прессой? Есть ли у Вас в запасе такая же пощечина общественному вкусу, что-то эпатажное? Я в последнее время стараюсь вообще не давать интервью, потому что, ***, ***, постоянно вопросы про личную жизнь, про отношения с Лизой, им-то какое дело? Или вот звонят из какого-нибудь желтого издания, я говорю: «Ну хорошо, приезжайте». Приходит какая-то дурочка и такая: «Расскажите о вашей последней роли», и ей самой как-то неловко, они хихикает, ей только грязи какой-то подавай, про профессию мою ей не интересно. Или вот недавно задают мне вопрос: « Говорят, что люди помнят картинками; вот, если не задумываясь, какая первая картинка всплывает у Вас?». Я рассказываю: «Мне в детстве случайно ошпарило ноги, и мама меня на руках везёт в больницу, а я в замшевых сапогах». Через пару дней мне присылают интервью на утверждение: «Моё первое воспоминание в жизни – это боль, и автобус, который увозит от нас папу». Что это, ***, такое? Я такое говорил? И так постоянно. Я хотел в пару издательств коробку с *** отправить, но потом подумал ну а вот зачем, это же ничего не изменит, так что проще с ними вообще никаких дел не иметь. Жан Просянов, |
